Социология вампиризма
Когда серьезный писатель сочиняет роман в жанре вампирского экшена — это определенное свидетельство как его профессионального бесстрашия, так и, пардон, идейной зрелости. Поскольку, с одной стороны, он выходит в пространство масскульта, безусловно рассчитывая на тамошний успех. С другой — использует популярный формат для актуального идеологического высказывания.
Я говорю о современных русских авторах — скажем, Виктор Пелевин в вампирской своей дилогии (Empire V и "Бэтман Аполло") попытался объяснить Россию нулевых посредством понятий гламура и дискурса, а также проникнуть в эзотерическую природу недореволюции болотных сезонов. Не менее знаменитый Алексей Иванов в новом романе "Пищеблок" замахнулся, пожалуй, на большее — идею о том, как Советская империя выродилась к концу своего существования в своеобразный вампирский иерархический инкубатор и заповедник. Действие книги знаково происходит в пионерском лагере — Волга, Жигули, близ Самары (тогда — Куйбышева), в "олимпийскую смену", т.е. в июле — начале августа 1980 года.
В этом смысле литературный генезис "Пищеблока" восходит не столько к вампирской готике (Брэм Стокер) и вампирскому гламуру ("Сумерки" Стефани Майер), сколько к современным текстам, где тинейджерские и молодежные сюжеты вырастают из эпохи позднего застоя. Достойны упоминания "Город Брежнев" Шамиля Идиатуллина (лауреат прошлогодней "Большой книги"), книги Романа Сенчина, Андрея Рубанова — о юности героев в советской провинции 80-х. Виктор Пелевин со сборником "Синий фонарь" и повестью "Омон Ра". И даже Алексей Балабанов с "Грузом 200". Словом, бэкграунд у "Пищеблока" солидный, но Иванов и не утверждает, что первым вышел в открытый космос советского вампиризма. Полагаю, знаком он даже с не особенно замеченным в свое время (но качественным) триллером Владимира Белоброва и Олега Попова "Красный бубен" — из жизни упырей Черноземья.
Козырная фишка у Иванова в другом — у него не роман воспитания на фоне державы, утратившей смысл существования. "Пищеблок", прежде всего, прекрасная детская литература — остросюжетная и бытовая, с вытащенными из шахты времени на поверхность залежами беспрецедентно богатого и разнообразного детско-советского фольклора. Есть и другие параметры высокого соответствия: во-первых, книга писалась для взрослого читателя (продюсеры и режиссеры кино — Иванов их полагает принципиальной частью своей целевой аудитории, — как правило, взрослые люди). Без всякого сюсюканья и кукольной оптики — именно так написаны вещи, ставшие детской и юношеской классикой — от "Приключений Гекльберри Финна" до "Мастера и Маргариты". Во-вторых, очень силен символический план — звезды, знамена, огонь и вода (аркадий-гайдаровский набор, и не только) при детально прописанной историко-географической конкретике — на юного читателя такой микс действует гипнотически. В-третьих, герой-мальчик оказывается сильнее, глубже и, что ли, перспективнее героя-взрослого. Да и вообще "Пищеблок" — злая сказка с мотивами жестокого романса, любимый детский жанр.
Дмитрий Львович Быков с его одержимостью сравнивать всех со всеми и вечным соблазном парности подобрал Алексею Викторовичу Иванову аналог в виде Алексея Николаевича Толстого.
Помню, сколько раз мне хотелось возразить, но с "Пищеблоком" аналогия прицельно срабатывает. Алексей Николаевич писал "Золотой ключик, или Приключения Буратино" как памфлет на главных персонажей Серебряного века, как пародию на его глянец и исподнее, то есть в качестве вещи вполне идеологической. А вышло обыкновенное чудо, сразу позабывшее о собственных первоисточниках ("Пиноккио") и авторских коннотациях. Иванову тоже хотелось дать идеологему позабористей (пусть и не новую, конечно) — о том, как советский прекрасный и яростный мир, деградируя и вырождаясь, становится идеальным полигоном вампиризма и лучшим вампирским набором оберегов и заманух. Пищеблоком, одно слово.
Искусство опять победило: сюжет, типы и характеры, язык (бережно реанимированный Ивановым слой позднесоветского детского фольклора) задвигают идеологию куда подальше ("для библиотек и чудаков", говорил В.И. Ленин) и остается отличная детская вещь, которая обязательно войдет и пополнит.
Вообще, писатель и не должен знать о себе главного — Иванов, конечно, не идеолог, а социолог, причем великолепный. Он далеко не первый раз ("Географ глобус пропил", "Блуда и МУДО") говорит важнейшие (в прикладном, функциональном смысле) вещи о времени. Тут ведь очень точный, исторически выверенный прием — поместить вампирский экшен в олимпийское лето 1980 года. Действительно, то был период (с конца семидесятых примерно) наивысшего всплеска советского мистицизма, установившийся было позитивизм затрещал по швам, в образовавшиеся щели задувало пронзительно и шквально. Время очень напоминало ситуацию Серебряного века с его сплавом политики, мистики и эротики (мотив кровного сближения десятых и восьмидесятых заявлен в "Пищеблоке"); обе эпохи разрешились общественными катаклизмами. Правда, с разным знаком: поиски трансцендентного в начале века обернулись социальной революцией и строительством Красной империи. Позднесоветский анемичный мистицизм под сенью выдыхающейся идеологии и ветшающей символики — реваншем материального мира в виде перестройки и всего последующего. В наследство от него сегодняшним нам осталась разве что какая-нибудь "Битва экстрасенсов"…
Сегодня, да, для появления и надувания новой волны мистицизма, которая сама по себе предупреждение о скорых бурях, вроде нет особенных оснований. Хотя бы потому, что всё эзотерическое давно легализовано в масскульте и в быту, включая быт корпоративный. И вампиризм сегодняшний — мощная социальная метафора неолиберальных практик и олигархического капитала. Показательно, что главный герой "Пищеблока" — пионер Валерка Лагунов — жертвует собой "ради други своя" и сам становится вампиром. И даже стратилатом — вампирским предводителем. У романа открытый финал — но, в общем, путь Валерки в девяностые и нулевые очевиден, из него не выйдет ни управдома, ни графа Монте-Кристо, а вот какой-нибудь М.Б. Ходорковский — вполне.
Потому важен и социологически принципиален другой мощный мотив романа "Пищеблок" — о брошенных детях. Они живут в своей отдельной цивилизации, взрослые, в общем-то, ничего им не могут предложить, кроме игры в "Свечку" и ветшающей атрибутики, мультфильмов и антивоенных плакатов, перерисованных из "Крокодила". Самое болезненное, что ничего и не желают предлагать, преступно попустительствуют превращению пионерлагеря в вампирский пищеблок. Либо зная о происходящем, либо догадываясь, либо насильно заставляя себя не знать.
Вот эта ситуация уже крепко напоминает дни сегодняшние. Ибо проблема "брошенных детей" — одна из ключевых и опасных в нынешней России. Случай рэпера Хаски, "школота Навального" и даже жуткая история с "керченским стрелком"… И "Пищеблок" — сильное и страшное предупреждение, даже если сам автор подобного смысла в роман не вкладывал.
Властям, как убедительно показывает Алексей Иванов, вампиризм-то не особенно и страшен. А страшен он одновременно для государства и человека. Явления эти ближе друг другу, чем принято считать.