Поколение бессмертных

В канун 23 Февраля обзваниваю старых знакомых, чтобы поздравить с Днём защитника Отечества. Номер подполковника Ивана Григорьевича Караваева набирал с душевным трепетом – жив ли, ведь ряды фронтовиков-сталинградцев редеют с каждым годом.

Когда услышал в трубке его бодрый голос, обрадовался:

– Иван Григорьевич, как вы живы-здоровы?

– Не сдаюсь! Мне в нынешнем году 95 лет исполнится, здоровье не очень, но на ногах держусь! – чётко, по-военному доложил Иван Григорьевич.

И добавил: "Забот столько, что помирать некогда!"

Планы у ветерана расписаны на год вперёд:

"Мы с женой весной планируем отметить 73 года со дня свадьбы, как раз 9 мая 1945 года с Антониной Михайловной поженились. А летом будет 75 лет, как меня в партию на фронте приняли и как я с писателем Константином Симоновым впервые встретился. Мою судьбу он в своём романе "Живые и мёртвые" описал".

Воскресший лейтенант

Наверняка многие помнят главного героя этого знаменитого романа – если не по книге, то по одноименному фильму. Кирилл Лавров сыграл там роль Ивана Синцова, главного героя. Его мытарства стали основой сюжета: лишившись в окружении не по своей вине партбилета и других документов, офицер был вынужден идти в бой рядовым бойцом, кровью доказывать, что он не трус и не предатель.

У Ивана Караваева судьба, пожалуй, сложилась ещё страшнее и круче, чем у его литературного тёзки. Первый раз Караваева заживо похоронили под Сталинградом: медики сказали однополчанам, что он смертельно ранен и что надежды нет. Матери Ивана Караваева сообщили, что её сын геройски погиб.

"Меня тогда ранило в голову и ногу, – вспоминает Иван Григорьевич. – Как выжил, не знаю, видимо, мама Богу за меня хорошо молилась. Ну, и организм был крепкий, из госпиталя недолеченным сбежал, опираясь на костыль. Вернулся в свой полк, там меня в партию приняли. Партбилет хранил возле сердца, дорожил им, словно знаменем".

При штурме Севска летом 1943-го Караваев командовал стрелковой ротой. Бои были страшные, город переходил из рук в руки.

Вражеская пуля сразила его, когда штурмовали уже третью линию обороны. Караваев потерял сознание, по гимнастерке расползались кровавые пятна.

Кто-то из однополчан, наступавших следом, вытащил из кармана сражённого командира роты документы. Наверное, рассудил, что если немцы вдруг отобьют свои окопы назад, то у раненого лейтенанта будет шанс выжить, а с партбилетом – нет: коммунистов фашисты тогда расстреливали.

Очнулся Караваев ночью, он лежал в куче мертвецов. Солдаты из похоронной команды рыли рядом могилу.

– Помогите! Я живой! – окрикнул их Караваев.

Бойцы кинулись к нему:

– Прости нас! Думали, что труп. Ты холодный был, весь в крови.

В госпитале его записали как неизвестного. Пуля прошла навылет рядом с сердцем, лечиться пришлось пять месяцев. Когда пошёл на поправку, началась канитель с выяснением личности. Сверхбдительный тыловой особист счёл Караваева самозванцем:

– На запрос в часть пришёл ответ, что лейтенант Караваев геройски погиб в бою! Шпион ты фашистский – признавайся, а то расстреляем!

Иван стоял на своём:

– Свой я! Не враг, не предатель. Лейтенант, коммунист!

В трибунале долго разбираться не стали: осудили за самозванство и отправили в штрафбат рядовым. В боях за Белоруссию Караваева ранило третий раз. Из госпиталя он уже сам написал в родную часть. Друзья отозвались быстро:

– Мы думали, что тебя под Севском убило!

Сослуживцы подтвердили его личность, и Караваеву вернули офицерские погоны, восстановили в партии.

"Отправили меня после госпиталя в Саратовскую область, в запасной полк, – рассказывает Иван Григорьевич. – Там и встретил Антонину Михайловну, на танцах она мне приглянулась. Расписались мы в День Победы и до сих пор вместе, детям, внукам и правнукам радуемся. До генеральских лампасов я не дослужился, вышел на пенсию подполковником. Но отставным себя не считаю – до сих пор с молодёжью встречаюсь, про войну рассказываю. Живём сейчас с женой на Новгородчине, в городе Валдай".

Симонов назвал его Синцовым

Про свою дружбу с писателем Константином Симоновым Иван Григорьевич вспоминает с нежностью:

"Первый раз судьба нас свела в феврале 1943 года в Ельце. Симонов вместе с артистами был гостем нашего полка, свои стихи читал. А второй раз мы встретились уже после войны, как раз вышел роман "Живые и мертвые". Прочитал книгу и поразился – словно про меня написано, и герой её тоже Иван, как и я, раненым партбилета и документов лишился, но не сломался! Нашёл номер телефона Симонова, позвонил ему, говорю, что Иван Синцов, который Караваев, беспокоит, мы на фронте встречались. В ответ услышал: "Приезжай домой ко мне, записывай адрес!" Встретил Симонов меня радушно, пельменями накормил, бутылку на стол поставил. Рассказал я ему про свои фронтовые дела. Он тяжело вздохнул: "Много таких судеб было на войне, а вышло, что я словно с тебя книгу написал, Ваня".

На память мне он книгу стихов со своим автографом подарил. Когда прощались, назвал меня не Караваевым, а Синцовым, и улыбнулся: "Так мне легче, Ваня, букву "р" с детства не выговариваю!"

Иван Григорьевич, уже будучи в преклонных годах, написал и свою собственную книгу, честно рассказал на её страницах о пережитом и выстраданном. Она – как напутствие молодёжи XXI века от поколения бессмертных.

"Что бы ни случалось, я не терял веры в добро и в справедливость", – написал в ней ветеран.

В День защитника Отечества Иван Григорьевич обязательно позвонит на Украину – там живёт его сын Владимир, полковник в отставке. Как водится, разговор свернёт на политику, и Караваев-старший вновь произнесёт мудрые слова, которые повторял прежде уже десятки раз:

"Уверен, что распри забудутся, что мы будем жить в дружбе с соседями. Мечтаю своих украинских внуков Ивана и Софью обнять. Наши сердца границами не разделить!"