И все-таки: почему Боб Дилан?
Только у нас в России умеют ценить Нобелевскую премию по литературе настолько, что после каждого ее вручения можно повсюду устраивать серию круглых столов для обсуждения результатов. Высказываются все! А как же Нобелевская премия по физике, химии или экономике? Да, слышали, уважаем, ценим, а больше-то и сказать нечего.
Мы – литературоцентричная страна. У нас были Пушкин, Толстой и Достоевский. И пусть у Англии был Шекспир, у Германии – Гете, а Франции – Гюго, но разве они делали из своих кумиров учителей жизни? Разве опирались в своем мировосприятии на литературу? У них были другие образцы: скажем, для Германии ими стала немецкая классическая философия. А для нас этой философией всегда была литература. "Евгений Онегин" – энциклопедия русской жизни", как мы писали в школе, невольно цитируя Белинского. У Толстого мы могли найти ответы на все важные вопросы, а к Достоевскому обращались за психологическим советом. Во всяком случае нас так учили. Нам прививали эту традицию. Посмотрите, сколько классических текстов можно найти в любом книжном магазине. Думаете, так везде? Зайдите, скажем, в Англии в такой магазин: на полках – Диккенс, Шекспир, Теккерей и другие звезды английской литературы. Но чтобы найти Ремарка или Бальзака – это еще придется потрудиться. Идти в специализированный магазин.
И вот Нобелевскую премию по литературе получил рок-музыкант Боб Дилан. Следующая реакция – замешательство. Конечно, Боб Дилан – это человек, повлиявший на умы миллионов. Это веха в истории музыки. Но, при всем уважении, выбор музыканта в качестве победителя литературной премии – это, говоря по-толстовски, не комильфо. Литература – это что-то серьезное, отнюдь не развлекательное. Именно поэтому литературоведов в нашей стране больше, чем писателей. Каждый текст – это зашифрованная мудрость веков, которую необходимо разгадать. Столько научных книг, статей, подробных комментариев к Марксу, сколько мы написали во времена советской власти, Германия – родина философа – просто не знала. Чего там говорить? Мы из Маркса черпали вдохновение для написания учебников по педагогике, ботанике, фольклору! А был бы не Маркс, а, например, Пушкин – так его бы цитаты использовали на партсобраниях (что, кстати, наглядно было показано в сатирическом фильме Юрия Мамина "Бакенбарды").
Для нас присуждение литературной премии Бобу Дилану – это прощание с традиционной культурой. Оно, по сути, произошло еще в прошлом году, когда лауреатом стала Светлана Алексиевич, белорусская писательница, автор документальной прозы. И тогда мы изумлялись: постойте, это же не художественная литература! Буквы на месте, предложения целы, но должен же быть философский размах, вымысел, полет фантазии! А что там? Простая фиксация факта! Ведь мы даже с западной прозой – возьмем, к примеру, Сэлинджера – знакомились по высококлассным переводам. Именно Рита Райт-Ковалева, переводчик американского писателя, сделала из Сэлинджера второго Тургенева, с отточенным классическим слогом, тогда как на самом деле он писал совсем по-другому. Но мы бы не поняли. Потому что литература – это наш традиционный уклад, который не следует ломать. Литература – это то, о чем можно легко начать говорить за столом, особенно разоткровенничавшись.
И мы не хотим признавать факта, что мир поменялся. Что теперь самым популярным вопросом после "Как дела?" стал "Что слушаешь?". Мы не хотим замечать того, что в метро все меньше читают книг и больше слушают музыку. И не хотим мириться с выбором Нобелевского комитета.
Но, с другой стороны, если оставить нашу тоску по классической литературе в стороне, если утереть слезы и пойти дальше, напрашивается вопрос: кто, как не мы, способен оценить историческое значение творчества Боба Дилана? С нашим въедливым анализом, умением из текста извлекать потаенные смыслы, фанатичным поиском краеугольных камней… Что они там понимают в музыке? Они слушают "поток сознания" и наслаждаются. А мы наслаждаемся от того, что находим отсылки к Марселю Прусту. Они, обожая Боба Дилана, рады принадлежать к контркультуре. Мы – эту контркультуру создавать.
Да, мы такие. Машем платочком уходящей классической эпохе и стараемся услышать ее эхо в современном творчестве. А что нам остается?