Михаил Трофименков: "Сейчас война идет на периферии сознания"

– С нашего последнего разговора в формате интервью прошло ровно два года. Мы тогда говорили не о свидомых, а о настоящих советских украинцах, вспоминали твоих родственников, говорили о Донском, Чухрае. Даже пели песню из фильма "Рабочий поселок".

Какие эмоции ты испытываешь от Дня Победы 2024 года, что поменялось?

– Мои эмоции не поменялись, я все так же дорожу этим праздником, но хотел тебе сегодня предложить поговорить о женщинах.

– Почему?

– Потому что я в последнее время смотрю документальное кино советское, где были совершенно потрясающие фильмы, которые надо действительно показывать по телевизору вместо эти телевизионных "бухающих" фантазий про Ржевскую битву и так далее. Когда последний раз по телевизору показывали замечательный фильм Василия Ордынского "Если дорог тебе твой дом" про Битву за Москву, 65-й год, где уникальные интервью с советскими маршалами – с Жуковым, Коневым, Рокоссовским, если не ошибаюсь.

И что самое удивительное, понятно, что Конев был из интеллигенции, Рокоссовский говорит: "Товарищ гусар". И на их фоне Георгий Константинович Жуков – корявый самородок. Но когда слушаешь их интервью, понимаешь, что самая интеллигентная, самая правильная, самая содержательная русская речь – именно у Жукова. Ему проигрывают и Конев, и Рокоссовский.

– Да, он же играл самого себя еще в фильме "Берлин" 45-го года, "Мир в войне", "Завещание Сталина".

– И недавно, несколько лет назад, мы прощались с великим советским режиссером Марленом Хуциевым, и никто не вспомнил, что последний фильм, который Хуциев закончил, это документальный фильм, который назывался "Люди 41-го года". Совершенно оглушительный, страшный. Потому что там все начинается с вечеров 41-го года, когда в ночь с 21 на 22 июня школьники расстаются с детством и вступают во взрослую жизнь, а на следующий день начинается кошмар, который Хуциев потрясающе передал.

Я только что пересмотрел замечательный фильм "В далекий край". Его сняла моя старшая подруга – ее не стало два года и два месяца назад – Галина Евгеньевна Долматовская. Она почти ровесница моей мамы, но когда мы с ней встретились, сразу же, как это бывает в киношных кругах, – "Галя, Миша, давай на ты".

Мы встречались где-то раз в год, пили водку и разговаривали. Понятно, что она – дочка Евгения Ароновича Долматовского, великого советского поэта, которому в следующем году исполнится 110 лет. И этот юбилей не будет отпразднован на государственном уровне, как в этом году не отпраздновали 100-летие великого советского прозаика Юрия Бондарева.

Долматовский – один из первых местростроевцев. Человек, который написал "В далекий край товарищ улетает", "Лизавету", "Мою любимую", "Если бы парни всей Земли", "Родина слышит, Родина знает". Один из великих советских поэтов.

– Он же еще автор сценария к фильму "Добровольцы".

– Он был из хорошей такой юридической, еврейской семьи. Его отец был расстрелян в 39-м году, но он пошел работать в метро с 35-го года, и потом написал про это "Добровольцев".

Дочка его, Галя Долматовская, она изначально была высокая, очень красивая женщина, сначала была историком кино. И написала книжку про французское кино о войне в начале 80-х годов, где была огромная глава о том, как французская интеллигенция сотрудничала с нацистами, какое кино снимали. И ей сказали в издательстве "Искусство": "Это не может пройти". А ей пофиг – она дочка Долматовского. Сказала: "Не может, и не может", и ушла.

Через два года ей говорят: "Галина Евгеньевна, где же вы?" Ни одного слова не было вычеркнуто. Это по поводу зверств советской цензуры.

А потом, когда начались 90-е и нулевые, она перешла в документальное кино. И она сделала совершенно великую вещь. Сняла несколько документальных фильмов – тихих, интеллигентных, прекрасных – о поколении победителей, о поколении ее отца. Фильм "В далекий край" – фильм о ее отце, о Константине Симонове, о великом фотографе Евгение Халдее, который снял Красное Знамя над Рейхстагом.

Потом она сняла фильм "В.С". о Валентине Серовой – советской актрисе и кинозвезде, которая была женой Константина Симонова, сняла фильм о Фурцевой, сняла о шестидесятниках. И это было в нулевые годы что-то удивительное. Когда была похерена память о войне, о поколении победителей, Галя Долматовская снимала про отца, про Симонова, про Серову, про Халдея.

Есть знаменитая фотография, когда по раздолбанной берлинской улице 45-го года идет улыбающийся Долматовский и держит бюст Гитлера.

– Фотография, кстати, того же Евгения Халдея. Одна из лучших фотографий 45-го года.

– Да, бюст он позаимствовал в рейхсканцелярии. Германия может предъявить претензии, чтобы потребовать вернуть бюст Гитлера.

Галя делала много лет программу русского кино. Есть в Нормандии фестиваль, она делала там программу русского кино, ее фильмы показывали.

И потом случился ковид, она застряла там и умерла от инфаркта.

– А как так вышло, что она там все это показывала, а мы здесь мало все про это знаем?

– Да потому что. Все, что могу сказать.

А полтора-два года назад ее дочка – художник по костюмам, которая работала в "Гоголь-центре" Серебреникова – работала над его фильмами, в том числе над фильмом "Лето", который мне нравится. Она заявила, что запрещает в России транслировать песни своего деда.

– И этот случай не первый.

– Да. Нельзя "В далекий край", нельзя "Лизавету", нельзя "Если бы парни всей Земли". И это страшный парадокс нашего времени.

– Мы же должны это все национализировать.

– Естественно, это все национальное достояние, которое не должно зависеть от воли или произвола. Это не та ситуация, не тот пласт культуры, где может идти речь о каких-то частных претензиях – передавать, не передавать, – все это наше. И я вспоминал сегодня, потому что я пересматривал "В далекий край", и подумал: а вот сейчас как бы она относилась к этой ситуации? И почему-то мне кажется, нельзя решать ни за кого, тем более за ушедших из жизни людей предполагать, что бы они сделали и не сделали. Мне кажется, что Галя с ее достоинством, с ее талантом, она бы не допустила этого.

– Я хотел бы продолжить говорить о женщинах. В прошлом году у вас с Мариной Кронидовой была программа "Невидимый фронт" в Доме кино, а в этом году – программа "Кино про любовь". Столько чудес: "Осенние свадьбы", "Старые стены", "Сошедшие с небес". И везде эхом – Великая Отечественная война, иногда эхо громкое, иногда потише, но оно всегда есть. Сейчас, прямо во время войны, мы живем в двух разных мирах – военном и гражданском. Там воюют, тут веселятся. Можешь на примере советского кино объяснить, когда даже фильмы о любви почти всегда подразумевают войну, а сейчас даже во время войны мы пытаемся отделиться от нашего времени?

– Когда мы придумывали с Мариной программу "Кино про любовь", то как раз думали о том, чтобы создать какой-то противовес суровым брутальным программам к столетию Советского Союза, ко Дню Победы в прошлом году, к программе "Невидимый фронт" – потайное название которой "СМЕРШ". Думали сделать "Кино про любовь". И получилось, что мы делаем программы советских фильмов: мы взяли годы от нашего рождения, от 1966 до 1991 года. И получилось, что нет почти фильмов о счастливой любви, всегда есть фильмы о разлуках, о странностях любви. И второе – что без войны не обойтись, потому что настолько наложила война отпечаток на все-все-все в человеческих отношениях, как нигде в ней. Только у нас – понятно, почему только у нас.

И поэтому у нас из 12 фильмов по меньшей мере три фильма связаны очень тесно с войной. Замечательный фильм Михаила Богина "Зося" по рассказу Богомолова с Юрием Каморным и Полой Раксой, где речь идет о краткой передышке между боями, когда на польском хуторе отдыхают советские бойцы и возникает такое притяжение невозможное и нереализованное между советским лейтенантом и такой девочкой-женщиной, которую играла великая Пола Ракса, польская актриса.

Потом были "Осенние свадьбы", гениальный фильм Бориса Яшина, тоже об эхе войны, где подрывается парень, родившийся уже, наверное, после войны. Подрывается на мине, оставшейся на колхозном поле. И его подруга, которую играет Валентина Ивановна Теличкина, ходит и добивается, чтобы ее посмертно выдали замуж за погибшего парня.

И наконец, замечательный фильм Натальи Трощенко "Сошедшие с небес". Потрясающая Вера Глаголева, которая всегда играла такого стойкого оловянного солдатика. Вот это как, был такой рассказ у Пантелеева "Честное слово", где мальчик дал честное слово, что он будет стоять на посту. И его никто не пришел сменить.

И Вера Глаголева кажется таким же стойким оловянным солдатиком, который стояла на посту и боролась с окружающей дремой, с окружающей дрянью, с окружающим всем. И вот получается, что про любовь у нас кино все равно будет про войну.

Тут ничего не поделать, потому что ни в одной стране – может еще в Китае или в Сербии – война не оставила такого отпечатка в памяти поколений. Было очень интересно, кстати, по поводу Сербии, почему я ее упомянул. Я там был в январе, и мы с моей подругой и коллегой сидели в ресторане, куда пришел выступать такой мастер.

Там ходят бродящие по кабакам в Сербии люди, которые круче чем в фильмах Кустурицы играют. И мне говорит спутница: "Ты посмотри, как играет на баяне, как поправляет ремень на инструменте". Я говорю: "Ага, невольно пальцы тонкие потянулись к кобуре". Она говорит: "Да, потому что они здесь все знают, что такое война. Они все воевали, поэтому они нас понимают, что вы воюете".

Ну вот, и поэтому, наверное, это три страны, действительно, Россия, Китай и Сербия, где все это отпечаталось, где это осталось.

– Да, но это почему-то у нас не отпечатывается в искусстве сегодня. На третий год СВО ты видел хотя бы одно достойное современное военное кино? Или еще, может быть, рано? Или вообще великое военное кино безвозвратно ушло от нас?

– Слушай, во-первых, можно быть рано, но трудно говорить, что рано, а что поздно. Потому что, ну, когда была Великая Отечественная война, было понятно, что она Великая, что она Отечественная, и что она война, и что снимались фильмы. Сначала в 42-м году снимались лубочные, достаточно дурацкие, потом с 43-го, 44-го стали сниматься трагические. Но там было просто глобальное ощущение всенародной беды. Поэтому могли появиться такие фильмы, как "Радуга" Донского, "Она защищает Родину" Эрмлера, "Человек номер 217" Ромма.

Сейчас такого ощущения нет, сейчас война идет где-то на периферии сознания. И очевидно, наверное, желание режиссеров не то чтобы закрывать глаза, но уходить от темы. Те, кто не уходит от темы, они делают "с холодным носом".

– А тут вот интересная тема. Как так получилось, что режиссеры наших с тобой взглядов всегда снимают на уровне хуже, чем те, кто нашу страну не очень жалуют. Что это за феномен такой?

– По-моему, все более или менее плохо снимают. Дело в том, что надо проводить разницу между кино, которое снималось во время войны, и кино, которое снималось о войне после войны. И там, за редкими исключениями, как замечательный фильм Александра Иванова "Звезда" 1948 года, прошло лет так 10 с лишним после окончания войны, когда обрели голос и писатели, и режиссеры, в том числе воевавшие.

Потому что сам по себе факт участия в боевых действиях не гарантирует, естественно, о чем Захар Прилепин пишет, что если человек воевал, то это не гарантирует, что он напишет или снимет что-то замечательное.

Нужно, чтобы пришли люди во ВГИК, в Литературный институт, чтобы нашли свой голос, свою технику. Но, во всяком случае, в советском кино действительно серьезнейший разговор о войне начался в конце 50-х годов. Очень-очень большая лакуна по времени, хотя можно на это возразить то, что на Донбассе все началось в 2014 году и можно было бы уже чего-то снять или не снять. Но я думаю, что ситуация в отечественном кино, с точки зрения коммерческих интересов и интересов тех, кто направлял денежные потоки, заключалась в том, чтобы закрывать глаза на происходящее. Сейчас, в общем, пейзаж не очень изменится. Ну, уехал Леша Роднянский, и что?

Ведь в чем было замечательное свойство советского военного кино? За исключением каких-то больших батальных эпопей типа "Освобождения", это было кино не про весь фронт от Архангельска до Одессы, это было кино про людей на войне. Это были всегда человеческие истории, это были частные истории, и поэтому это кино так трогало и было так убедительно.

– Вот, пожалуйста, кино про генералов, вот, пожалуйста, лейтенантская история. Вот, пожалуйста, энкавэдэшная история. Все было очень грамотно разделено.

– Да, и про генералов были прекрасные фильмы, где генералы были людьми, как "День командира дивизии" Николаева или "Товарищ генерал" Вульфовича. Но это всегда были истории про людей, частные истории, которые составляют часть общей национальной судьбы.

– А вообще в России возможны хорошие фильмы при капиталистической идеологии? С нашими сроками, с нашими кадрами, с нашими продюсерами. Или это уже контент, это уже не кино?

– Я немного пессимист в этом смысле.

– Ты упоминал фильм "Звезда". Есть переосмысление: в 2000-х годах снят фильм "Звезда" с Петренко режиссера Николая Лебедева. В постсоветском кино есть хорошие военные драмы?

– По гамбургскому счету – нет. С какими-то допусками – да, скажем, "Битва за Севастополь" Мокрицкого. Но по гамбургскому счету – нет.

– Многие смотрят на День Победы давно полюбившиеся фильмы – мы все понимаем, какие, – не подозревая, сколько шедевров ускользает. Есть фильмы о великом мае 45-го года: "Поезд идет на восток", "Мир входящему", "Был месяц май", "Ливень". Что посоветуешь?

– А сейчас я открыл для себя "Сошедших с небес". Я до этого не видел других фильмов Натальи Трощенко. Посмотрел, у нее были замечательные фильмы военные. Вот про женские судьбы на войне был фильм "О тех, кого помню и люблю". Такой ответ, что ли, "А зори здесь тихие" – про девушек-саперов под командованием Валерия Золотухина. И был у нее замечательный фильм "Пани Мария" со Светланы Крючковой, был фильм "Комендантский час". И когда мы показывали "Ксения, любимая жена Фёдора", я стал смотреть роли Аллы Мещеряковой и открыл для себя тоже замечательный военный фильм "Сердце друга" по повести Эммануила Казакевича, который "Звезду" написал.

То есть очень много фильмов, но почти все советское кино было про войну, даже если оно не про войну. Все равно какое-то эхо, какой-то отзвук, какая-то гроза на горизонте стоит. Так сложилась история, так нам жить.

– Проблемы не только в российском кино, как я понимаю. В том числе благодаря тебе я посмотрел советские фильмы из самых разных республик. Все слышали про грузинский кинематограф, но очень много интересного снималось в Узбекистане. Ты показывал любопытнейший азербайджанский фильм, шедевры из Прибалтики и так далее. Ты что-то знаешь про современное кино бывших республик? Говорят, казахи что-то делают интересное.

– Насколько я знаю, сохранилось и развивается казахское кино. У них свой рынок большой, свои фильмы и сериалы. Надо бы сесть, сосредоточиться и посмотреть.

В Армении и Грузии, по-моему, все погибло, все сгинуло. В Азербайджане – может быть, хотя сомневаюсь. В Прибалтике разрушили все, что могли.

– В том числе памятники.

– Все, до чего дотянулись. В том числе свое великое кино. Казахстан, кажется, лидирует.

– В преддверии праздника хотелось бы услышать, какие фильмы художественного толка ты бы крутил на ТВ?

– Вот "Сердце друга" прекрасный с Аллой Мещеряковой, которая со своим круглым простецким лицом играет переводчицу-германистку, которую передают батальону обреченному. Она удивительно убедительна там. Прекрасный фильм Василия Ордынского "У твоего порога", который был задвинут в конце 60-х годов на задний план. Плюс его документальный фильм "Если дорог тебе твой дом". И, наверное, "Двое в степи" Анатолия Эфроса – 1961-й год, это тоже по Казакевичу. Казакевич был большой военный писатель и героический человек.

Человек, который начинал как поэт на идише, а потом стал большим русским прозаиком. Который с каким-то колоссальным набором болезней, комиссованный по всем статьям добился того, чтобы стать начальником дивизионной разведки, который ходил к немцам в тыл. Фильмы по Казакевичу пересматривать надо, конечно, потому что они прекрасные.

– На съемках какого советского фильма ты бы хотел лично побывать?

– "Освобождение". Это известная история, когда великий актер Николай Олялин подошел к Юрию Озерову и спросил, какая у него актерская сверхзадача. Юрий Озеров на него посмотрел и сказал: "Коля, вот у меня справа – танковая дивизия, слева – мотопехотная, а я еще должен дать сигнал, чтобы самолеты вылетели. Пошел ты нафиг со своей актерской сверхзадачей".

– А какое "Освобождение" тебе больше всего нравится?

– Первый и последний. "Огненная дуга", конечно, "Последний штурм" или "Битва за Берлин", где Ножкин поет: "Мы так давно, мы так давно не отдыхали".

Это тоже феномен советского кино. Как и много людей, которые перешли в большое официозное кино, Озеров начинал как авторский режиссер. У него был прекрасный фильм про Ярослава Гашека. "Последняя дорога", по-моему, называлась, про то, как Ярослав Гашек участвует в гражданской войне.

Советская система вылавливала талантливых авторов, шестидесятников и доверяла им какие-то колоссальные, неподъемные истории типа "Освобождения". Не промахивалась.

– То есть система работала таким образом, что она сама искала художников? А не художники пытались прорваться к этой системе? Мы же сейчас имеем ситуацию ровно обратную. Может быть, в этом корень того, что кино исчезло? Нет системы. Тут проблемы, наверное, даже не в режиссерах и не в сценаристах, не в художниках.

– Зришь в корень. Я много лет говорю, что нужно Госкино воссоздать, вывести кинематограф из статуса департамента или полудепартамента Министерства культуры и создать отдельный государственной орган – Министерство кино, Госкино, называйте как угодно.

– А кто бы мог возглавить?

– Я.

– День Победы – это главный праздник России?

– Да.

– Что будешь петь на 9 Мая?

– Городок провинциальный, 
Летняя жара. 
На площадке танцевальной 
Музыка с утра. 
Рио-рита, рио-рита – 
Вертится фокстрот. 
На площадке танцевальной 
Сорок первый год.