Интервью с Шокком: о детстве, личной жизни и криминальном прошлом

SCHOKK (Дмитрий Хинтер) на несколько дней прилетел из Берлина в Москву и согласился с нами встретиться. Он пришел на интервью точно так же, как в свое время ворвался в большую рэп-игру: мы ждали его на крыльце, он внезапно вышел из темноты и, окруженный своими друзьями, размашистой, даже вальяжно-вызывающей походкой этакого героя-бродяги романов Джека Керуака направился к нам. Так ходят только свободные люди.

Беседовал: Евгений Денежкин

— Дима, если не секрет, зачем ты прилетел в Москву?

— По делам. Многие вопросы решить. Залететь в студию. Такие вещи.

— У каждого города есть отрицательные и положительные моменты. По твоему мнению, какие плюсы и минусы у Москвы?

— Я прилетаю в Москву регулярно, по-моему, с 2010 года. Я стал замечать только плюсы, если честно. За эти восемь лет Москва выросла, стала чище. Мне в Москве стало комфортнее, как бы странно это ни звучало. Так что я могу много говорить про плюсы. В Москве удобнее, все проще и т. д. Минусы? Ну, пробки. Пробки, пожалуй.

— А ты постоянно мог бы жить в Москве?

— А я жил одно время в Москве. Причем осенью 2016 года я переехал в Москву типа на ПМЖ. Я прожил тут месяцев семь, а потом вернулся в Европу. Так что нет, я не смог бы тут жить.

— Сейчас ты живешь в Берлине, а какие плюсы и минусы у этого города?

— Берлин — это самый дешевый европейский город. Это то, что я очень люблю в Берлине: ты тратишь деньги и понимаешь, на что ты их тратишь. Этого нет ни в Париже, ни в Лондоне, где ты тратишь, тратишь, тратишь, и, собственно, на что? Никакого комфорта ты за эти деньги не получаешь. Берлин очень разнообразный. Ты там можешь найти для себя все что угодно. Для любого расклада души человека ты найдешь подходящее место в Берлине. Это самый главный плюс, наверное. Минус — он слишком мультикультурный, на мой личный вкус, он слишком такой, знаешь, муравейник.

— Если у тебя была бы возможность уехать на ПМЖ в любой город мира, куда бы ты поехал и почему?

— Я не везде побывал, чтобы вот так спонтанно и уверенно ответить на твой вопрос. Мне хочется побывать в Сан-Франциско. Даже не знаю почему, но этот город я рассматриваю как город, в который я бы переехал.

— Я заметил, что ты часто путешествуешь. Что для тебя путешествие: это тяга к чему-то новому, попытка узнать новую культуру или, может быть, бегство от реальности?

— Ну, от реальности я уже набегался. Мне кажется, что все-таки первое. Мне нравится путешествовать, это меня вдохновляет. Я не могу сидеть на месте долго. Мне надо передвигаться.

— В каких городах ты побывал в последнее время?

— Я успел побывать в Стамбуле, Париже, Бамберге, Москве, Каннах, Ницце, Монако, Ментоне, Гурдоне. Очень много городов. В принципе, я могу, скорее, ответить, что я дома практически не бываю. За 2018 год я пока что дома провел, наверное, в общем и целом, недели три.

— В нескольких твоих песнях содержится критика в адрес Ангелы Меркель, почему?

— Это же видно, почему. Слишком она плохой человек, мне кажется. Она мне и визуально несимпатична, и ее политика вызывает злость, агрессию, отвращение. Она мерзкий человек.

— Какие политические силы ты поддерживаешь?

— Никакие политические силы не поддерживаю. Вообще. Слишком мало разбираюсь в этом, меня мало интересует политика.

— На твоих глазах в Европе разворачивался так называемый миграционный кризис. В 2015 году в Европу хлынул неконтролируемый поток мигрантов, как с тех пор Европа поменялась?

— Если честно, никак. Вот она, какая была, такая и осталась. Это всё медийно преподносят. На самом деле эти волны были. Я приехал в Германию в 96-м году. Это было в конце югославской истории. Европу, Германию, в частности, заполнила волна беженцев из Югославии: албанцы, хорваты, сербы. Сейчас следующая волна. Эти волны постоянно приходят и уходят. Люди расползаются. То, что идет типа такое разбавление коренного населения Европы, так это уже давно запущенный процесс. Ты бывал во Франции? Вот я был в Париже недавно, недели три назад. От Франции там мало осталось. Вот я бывал в Гурдоне, это лазурное побережье, вглубь, там вот прям Франция-Франция. Попадаешь в такие города, как Ментон и Гурдон, и понимаешь, что это Франция. После таких городов, попадая куда-нибудь в Ниццу или Париж, понимаешь, насколько это уже не Франция. И не Европа. Настолько все чёрно, грязно и потерянно. Мертво. Я назвал Париж мертвым верблюдом, которого дожирают тараканы и червяки.

— В канун наступления 2016 года в нескольких городах Германии были совершены массовые нападения на женщин, немецкие СМИ сообщали, что большинство нападений совершили беженцы…

— Идейная туфта. Они ж не подсчитывали, сколько за этот период было совершено попыток или самих изнасилований со стороны тех же немцев или представителей других диаспор. Никто же не подсчитывал. Если трое арабов за день пытались изнасиловать трех немок, а в тот же день восемь немцев пытались сделать то же самое, все равно арабы выделяются. Это все медийная херня.

— А кто тогда раздувает этот скандал?

— Кому это надо, тот и раздувает. Я откуда знаю? Не в курсе.

— Когда у тебя в Берлине в последний раз произошел конфликт с кем-либо на улице?

— Который дошел до драки?

— Да.

— Года два назад. Мы с моим старым коллегой-земляком подрались. Драка с Драго.

— А можешь вспомнить самую жестокую драку, в которой ты участвовал?

— Насколько я в ней был активен или неактивен (Смеется.)? Не помню, если честно. Много было их. Много. Да и к тому же, зачем об этом говорить?

— Ты всегда очень стильно одеваешься, у тебя с детства был такой вкус или же он был сформирован под влиянием чего-либо?

— Он был сформирован под влиянием нищеты, как и у всех людей, которые слишком зациклены на каких-то шмотках и тряпках. Всегда одна и та же история. Я заметил, что богатые люди не особо обращают внимание на свою внешность. По крайней мере, у нас в Европе тип, который едет на старом Volvo в рваной куртке Barbour, может быть миллиардером. А тип, который *** (понтуется) автомобилем Mercedes-AMG и часами Rolex или Piaget, скорее всего, нищеброд и взял все это в кредит. Я думаю, что в моем случае то же самое. Я вырос в Казахстане и помню времена, когда ты имел одну пару ботинок на два сезона. Ты постоянно видишь вещи, которые ты хочешь. Потом ты переезжаешь в Германию, и эти вещи у тебя под носом, а денег нет, чтобы их купить. Потом все пошло-поехало, ты начал заморачиваться, искать пути заполучить эти вещи. Тем самым интерес воспитывает вкус.

— Какой у тебя режим дня?

— Простой. Скучный. Я ложусь в 12, просыпаюсь в 8. Бегаю, завтракаю, занимаюсь какими-то своими делами.

— А какое место в твоей жизни занимает спорт?

— В последнее время мало места для спорта, потому что погода не позволяет. Фитнес-клубы мне уже не интересны. Я просто для себя занимаюсь спортом. Много времени провожу на улице: бегаю, гуляю. Сейчас погода хреновая, поэтому спорта мало. Но у меня есть молодая девушка, поэтому это как-то компенсируется все-таки.

— Какие книги больше всего повлияли на тебя?

— Последняя книга, которая на меня повлияла, это Кнут Гамсун, "Плоды земли". Причем конец книги. Я уже в процессе понимал, о чем идет речь, но концовка этой книги (Щелкает пальцами.) щелкнула.

— А можешь выделить нескольких авторов?

— Наверное, тягу к путешествиям развили во мне все-таки Эдгар Райс Берроуз, Джек Лондон. Это детские книги. Фантазировать меня научил Айзек Азимов. Что-то понимать в жизни, как бы это сейчас по-хипстерски пафосно ни звучало, наверное, все-таки Буковски. Приземлил меня и все мои мысли последние запутавшиеся, этот клубок, который у меня в голове катался из одной стороны в другую, это Гамсун, его "Голод" и "Плоды земли".

— Ты в Instagram писал, что собираешься написать книгу. Можешь рассказать об этом?

— Что значит собираюсь? Я просто пишу, пишу, пишу. Это копится. Мне говорят, что это каким-то образом можно издать. Наверное, так и получится.

— Это будут мемуары?

— Что-то смешанное. Там есть какие-то отрывки из моей жизни, что-то вымышленное есть. Некоторые вещи я обыгрываю. Я слышу какие-то истории и хочу их внедрить. Например, есть такая история. Я приехал на студию к своему другу, африканцу. Его сестра работает в социалке, она помогает нуждающимся людям. Это такой арабский район в Берлине. Он приехал навестить сестру и видит такую сцену. Женщина-арабка, одета по-европейски, костюм, юбка, без платка. Вдруг она начинает дрожать, кричать: "Держите его, держите! ИГИЛ, ИГИЛ (группировка признана террористической и запрещена в РФ. — Прим. ред.), держите его"! При этом она обмачивается и падает в обморок. Никто не понимает, на кого она показала, но было видно, что она, видать, сирийка, увидела какого-то бойца ИГИЛ, опознала его, обмочилась и потеряла сознание. Друг рассказывал эту историю на студии. Мы все в шоке от этого были, насколько все это близко стало, рядом с нами. Причем там все находились разношерстные: я из России, Казахстана, он сам африканец, турок среди нас был. Мы, вроде, все из разных углов планеты, разная ментальность, национальность, религия, но все воспринимали одинаково. Эту историю я хотел внедрить. Я ее немного обыграл: я дал характер этой женщине, дал ей детей, у которых параллельно свои истории есть. Бытовые происшествия из жизни пытаюсь внедрить в эту книгу тоже, но они переделаны. Сложно будет разобраться, где правда, где вымысел.

— Дмитрий, кто твой любимый поэт?

— Горбовский.

— А еще?

— Марина Кацуба и Саша ST. Про Сашу я пошутил.

— Знаешь, я несколько раз беседовал с другими рэперами, и почему-то всегда этот вопрос, кто их любимый поэт, вызывал у них удивление. Они не могли сказать, кто их любимый поэт. Как ты думаешь, почему?

— В 2011 году появился первый образованный рэпер в России, у которого было нормальное воспитание, соответствующее образование. С тех пор появились рэперы, которые могут назвать тебе имена каких-то поэтов. Все что было до, это падики, наркотики, дебилы, быдло, гопники. Они поэтами не интересовались.

— Что должно произойти в твоей жизни, чтобы ты мог чувствовать себя абсолютно счастливым человеком?

— Оно уже произошло. Тебе нужно встретить подходящего для тебя человека. Твою спутницу. Или спутника. Мы же толерантные (Смеется.).

— Если ты сейчас с высоты своих лет посмотришь на свою жизнь, какое лучшее событие в ней было?

— К счастью, их было много. Я не могу спонтанно выделить все.

— Как ты считаешь, какой лучший поступок в жизни ты совершил?

— Их тоже было несколько. Я, например, взял пацана-сироту с улицы. Сейчас он заканчивает художку, встал на ноги, живет своей жизнью. Наверное, пока что мой лучший поступок.

— Расскажи эту историю.

— Длинная история. Я ехал из Гамбурга в Бамберг. В Гамбурге училась на то время моя девушка. Я познакомился там с одним парнишкой беспризорным. Ему было 14. Оказалось, что он русскоязычный, из Казахстана. Мать погибла, бабушка с дедушкой забрали его в Германию. Бабушка умерла от рака, у дедушки склероз памяти. Он попал в детдом. В детдоме он не прижился. Такие мутки. Я взял его с собой в Бамберг, отправил его в школу. Он жил у меня год, окончил школу, наши жизни с тех пор шли параллельно.

— А с какими трудностями ты столкнулся при воспитании?

— С самим собой. Ты видишь в этом подростке себя, свои черты характера, видишь, как ты усложнял жизнь своим родителям. Видишь себя. Как будто появилась возможность посмотреть на себя со стороны. Очень сложно. Быть родителем очень сложно. Я с тех пор очень хорошо понял отца.

— Если говорить начистоту, что самое плохое в жизни ты сделал?

— К сожалению, таких поступков тоже много. Мне кажется, что самые плохие вещи обо мне лучше не знать никому.

— Расскажи о своей первой любви.

— Мне было лет 9. Моя бабушка работала в электросетях. И нас, детей рабочих, отправили по путевке в Питер и Москву. С нами была девочка. Я в нее очень влюбился. Ей было уже 11. Девочки никогда не смотрят на ровесников, тем более на ребят помладше. Любовь была невзаимной, она разбила мне сердце. Каждый раз, когда я у родителей показываю кому-то фотографии, там есть такой снимок, где мы стоим на Красной площади... Все стоят с воспитательницей в группе, а я сижу в стороне с таким напыщенным лицом. Мое разбитое сердце. Мое первое.

— Расскажи о самом сумасшедшем, в хорошем смысле этого слова, свидании с девушкой.

— Это было так. Я пришел на концерт к приятелю. Там я увидел девушку, которая выделялась из толпы. Она по-другому была одета, выглядела иначе. Я начал ее палить. Мне было скучно, потому что я не знал большинство людей, которые там были, их тематика мне была скучна. Может быть, возраст разный, не знаю. Не суть. Я наблюдал за этой девушкой. Начался концерт, мы спустились на площадку. Я стоял, наверное, часа полтора и думал, как к ней подкатить. В итоге я осмелился. Подкатил и спросил, с кем она. Она мне сказала, что с тем-то. Я думаю: ну да, ну ладно, и типа не срослось. Через два дня я увидел, что она "отлайкала" мои рисунки. Списались и договорились встретиться. В этот день я снимал клип. Съемки затянулись, по-моему, часов до 8 утра следующего дня. Мы не встретились, но договорились встретиться через день, она пригласила меня в театр Вахтангова. Половину спектакля воспринял, другую половину времени я на нее поглядывал. В перерыве она взяла себе шампанское, я ее приобнял. Это был риск, естественно. Он был оправдан. После театра она спросила: "Чем мы займемся?". Я напрямую выстрелил: "Давай, возьмем вина и поедем к тебе?". На что она мне ответила: "Я не думаю, что это хорошая идея". Я думаю: "Ну, всё". Но она сказала, что у нее есть ключи от квартиры знакомых и что там мы можем взять вино. В итоге все получилось.

— А вспомни самое провальное свидание в своей жизни?

— Пррр… Знаешь, у меня таких не было (Смеется.).

— Серьезно?

— Серьезно, не было.

— Расскажи, при каких обстоятельствах твои предки оказались в Казахстане?

— В 40-х быстренько всех из Поволжья и Кавказа сгоняли в Казахстан. Кого считали опасными для Советского Союза. Чеченцев с ингушами считали опасными, надо было очистить Кавказ, русских немцев считали опасными, потому что Гитлер надвигался. Евреи слишком много думали, наверное, я не знаю. Казахстан был полон такими нежеланными советской властью людьми.

— У тебя есть песня "Кандагач", ты в ней вкратце рассказываешь трагедию своей семьи. Можешь об этом рассказать в прозе?

— Разные истории. У меня есть бабушка, есть дедушка. Бабушка из-под Одессы, жила в немецкой деревне, по соседству была еврейская деревня. Вокруг Одессы были деревушки, где жили разные люди, разных национальностей, столетиями, по-моему, с Екатерины еще. Бабушку при наступлении немцы угнали в Польшу. Из Польши в Германию. А после войны Советский Союз сказал: мы вернем вас домой. А вместо дома отослал их сначала в Уфу, потом в Кемеровскую область, затем в Казахстан. А семья деда жила на Кавказе. В Прохладном, это Кабардино-Балкария. Там их собрали вместе с чеченцами, ингушами, кабардинцами, со всеми, на баржу. Баржа простояла там несколько недель замерзшая. Две трети людей погибли. Кто выжил — в составы и в Казахстан. Две истории семей бабушки и дедушки о том, как люди из разных концов Советского Союза попали в Казахстан. А там, в одном нефтяном городке образовались скопления русских немцев, русских, казахов. Там были нефтяные базы. Эти люди должны были заниматься добычей нефти и ее транспортировкой. Так они и жили. Когда Союз распался, людям сказали: вон отсюда. То есть злоба была на Советский Союз, а умы были не настолько развиты, чтобы понимать, что люди тут ни при чем. Это не русские, это Советский Союз: один грузин был, другой еврей, третий еще кто-то, нельзя взять и положить вину Советского Союза на одну из представляющих наций. Это все сложно.

— Место, где родился человек, оставляет отпечаток на характере. Как Кандагач повлиял на тебя?

— Я еще не понял этого, если честно. Я замечаю, что если я встречаю человека из Казахстана, у меня общение с ним как будто заранее налажено. Я по-другому чувствую таких людей. У меня есть подруга Яна Давыдова из Казахстана. Фотограф. Мы познакомились и в первый момент поняли, что мы на одной волне. Постоянно так происходит с людьми, которые оттуда. Почему это так, я еще не разобрался. Я не был в Казахстане с тех пор, как уехал в 96-м году, ни разу. Может, когда-нибудь разберусь. У меня сложные отношения были с моей родиной очень долгое время. Я был очень молод, чтобы понимать, что значит быть чужим. Я уезжал со злобой, естественно, потому что видел, что происходило в школе, на улице. Почему конкретно, я не понимал. Я очень долго держал это отдаленно от себя, но вспоминая, это вызывало во мне негативные эмоции, агрессию. Я разобрался с этим позже. Уже после 30.

— В песне "Крик" ты говоришь, что первый труп увидел в 9 лет. При каких обстоятельствах умер этот человек?

— Забили до смерти, запинали.

— За что?

— Я не знаю. А в нашем городке такое часто происходило. Даже в нашей семье. У нас есть родственники. В 80-е или под конец уже забили кого-то из них, толпа на толпу. Они собрали толпу и пошли мстить. Нашли какого-то левого пацаненка и забили его до смерти. Всех посадили. Там постоянно такое происходило.

— Какие события, произошедшие в твоем детстве, настолько сильно повлияли на тебя, что во взрослой жизни возвращаются флешбэками?

— Защитный инстинкт психологически запирается в такие моменты. Я знаю по историям, которые мне рассказывали бабушка, дедушка, отец, что мои первые годы жизни были очень сложными: косяки мамаши, развод, новая семья. То, что я лично могу вспомнить из прошлого, вызывает только хорошие эмоции. Я вспоминаю дом у бабушки, молодого дядю, как тетя, еще будучи школьницей, за мной присматривала, когда я щеглом был, наш двор, соседских ребят, с которыми я играл, нашу собаку, поездки на дачу, первые попытки за рулем на дедушкином "Запорожце". Мои воспоминания хорошие и теплые. Но по рассказам моих родителей, мои первые годы, первые 10 лет в Казахстане, были далеко не добрыми. Как-то так, я не знаю.

— А что ты почувствовал, когда переехал жить в Германию?

— О, я смотрел фильм, не помню, чей он, польский, венгерский... Назывался он "Собака, остановившая войну". И вот так я себе представлял Европу. Так я представлял себе Германию. Так одеты ребята, так они выглядят. Знаешь, такая экранизация сказок братьев Гримм на новый лад. Я прилетел в Дюссельдорф, попал в мелкий городок Хамм. И все там было так же, как в моем представлении. Я ходил будто по сказке: там так чисто, все ярче. Может быть, это просто детская фантазия так подтасовала. Не знаю.

— С какими трудностями ты столкнулся в Германии?

— Языковый барьер. Единственная трудность. Но через полгода я уже заговорил. Наверное, потому что до школьного возраста за мной присматривала моя прабабушка. Она очень плохо говорила по-русски. Я говорил с ней на немецком. Через полгода я уже заговорил, очень быстро.

— В одном из интервью ты сказал, что тебя выгнали из двух школ. Что ты натворил?

— В первой школе я послал директора. Во второй я подрался. Меня выгнали из школы за то, что я послал директора, перевели в школу-интернат в другом городе. Я приехал вечером, переночевал в интернате, пошел в школу. После школы мне ребята сказали: "Тебе надо проставиться". Я такой: "В смысле?". Они мне: "Ты же новенький". Я не понял, что это порядок такой, думал, что они до меня *** (пристают), и что мне нужно себя как-то показать. Учителя сразу мне: "Как это так, в первый же день в школе подрался!". В Германии есть такое понятие — "пробное время". Когда ты устраиваешься на работу, у тебя пробное время три месяца. За это время можешь сам уволиться, могут тебя уволить. Это пробное время действует и на школы. Я это пробное время не прошел. В первый день подрался, на второй выгнали.

— А родители что сказали?

— А отец уже ничего не говорил (Смеется.). У меня отец очень-очень строгий. Но если я приду и скажу: "Папа, помоги", — он весь мир перевернет. Но если я не признаю его авторитет, он не будет унижаться и бегать за мной. "Пошел на фиг". Отец меня воспитывал игнором. Он был настолько важной персоной в жизни, что я всегда добивался его признания и уважения. Если я что-то натворил и отец меня ругал, то я получал внимание, которого я, может быть, хотел, когда отец игнорировал меня, то меня это бесило. Отец понимал, что в этот период нельзя за мной бегать, а наоборот, нужно меня игнорировать. В 19 лет, когда я уже наломал дров, я приполз к папе: "Пап, я не справляюсь". Отец меня вытащил.

— Как он на тебя повлиял?

— А никак, он оставил меня дома. Мне звонили друзья, я не брал трубку. Я не ходил в школу. Приходили повестки в суд, я не ходил. Я тогда уже был под условным наказанием, у меня был опекун. Он звонит родителям, а отец говорит: "Он дома, никуда не выходит, ни с кем не встречается, ничего не употребляет, ничем не занимается". Опекун сказал: "А, хорошо, тогда оставьте его в покое, а я решу все судебные дела". Мой опекун сказал судье: "У него сейчас непонятный период, но он не покидает дом, никуда не ходит, ничем не занимается, только читает, бегает по утрам, с собакой гуляет". Судья сказал: "Давайте тогда оставим, посмотрим, что будет". За три месяца, что я посидел дома, я бросил все и ушел — с одного дня на другой.

— В прошлом у тебя были проблемы с законом. Можешь рассказать об этом?

— Я лентяй. Мой дядька шутит, когда мы приезжаем в гости: "Димка рожден быть великим человеком. Мы приезжали на дачу — у Димки сразу болел живот. Грядки полоть, картошку копать — нет, у Димки болит живот". Это мой характер. Я ленивый, поэтому в школе я не учился как следует, работать я не хотел. Но при этом хотел всего: одеваться, как хочу, деньги. Был легкий путь. Все думают, что криминал это сложно. Нет, это легкий путь. Ты же не думаешь, что ты себе губишь жизнь. Я выбрал легкий путь. А когда потом получал квитанции, причем с каждым годом все больше и больше, я стал понимать: так, вроде это круто, но мне это ничего дает, ничего не меняет. Мне впервые появилось, что терять. Это было в 2011 году. У меня был проект Kellerkommando, мы уже выступали перед публикой на стадионе — 22 тысячи человек, параллельно был проект Vagabund с готовым туром на 36 концертов, что ли. Я сидел в суде, понимая, что сейчас я это все потеряю. Нам хотели влепить 5, 4, 4 года.

— А за что?

— А вооруженное ограбление. Торговца наркотиками ограбили. Я понимал, что сейчас могу все это потерять. В этот момент я осознал, что типа круто пожил, а что дальше? Самое главное — это будущее. В этот момент я сказал: всё.

— Какие у тебя сейчас отношения с родителями?

— Хорошие. Прямо хорошие отношения.

— В одной из песен ты сказал, что не простил даже мать свою. За что?

— Я с ней не живу. Они развелись, мне года полтора было. Я с этой женщиной не жил. Мамой назвал, потому что таким словом таких женщин называют. А так у меня нет ни контакта, ни понимания, что такое мать. У меня не было.

— Она никогда не интересовалась тобой?

— Интересовалась в 30 лет. Ей, наверное, младшие братья и сестры по материнской линии сказали: "Смотри, Димка выступает в Москве, оказывается, известный". Она встретилась со мной в 2011 году, пыталась деньги занять.

— А ты?

— Ушел просто (Смеется.).

— Ты не рассматриваешь вариант примирения?

— Нечего примирять. У меня нет злобы. Я ее давно простил, просто для меня это чужой человек. Мне привыкать заново к этому человеку? Не получится. Просто чужой человек. Я не питаю зла к своей части семьи по материнской линии. Некоторые из малых мне даже пишут. Несколько месяцев назад объявился какой-то мой племянник, что ли. Он дикий фанат Кати Кищук из группы "Серебро". Он больше не про меня расспрашивал, как там моя жизнь, мы типа родственники, он про Катю Кищук больше расспрашивал. Это было забавно. Мне пишут периодически братья и сестры по материнской линии, а со стариками нет общения. Не хочу копаться в прошлом своих родителей, зачем? Давно все было.

— А с солисткой группы "Серебро" ты в каких отношениях?

— С Катей Кищук? Просто знакомы. Она икона своего поколения. Я писал об этом в Instagram. Это вызвало бурный ажиотаж. Последовала реакция всех моих знакомых девушек. Многие начали оспаривать мое мнение. Мне это понравилось. Катя очень добрая и позитивная девушка. Просто такая добрая, хорошая. Приятно было с ней познакомиться и общаться.

— А ты в творческом плане не планировал с ней посотрудничать?

— Ты Макса Фадеева знаешь?

— Лично не знаком.

— Если бы лично знал, то такие вопросы не задавал бы.

— Запрещает?

— Что значит запрещает? Макс Фадеев это дон Макс Фадеев (Смеется.). Нам надо быть, наверное, артистами другого уровня, чтобы были такие предложения.

— Он же запускал свой хип-хоп-проект.

— Тогда, мне кажется, тем более не стоит ему на больное наступать.

— Ты в 18 лет перестал употреблять наркотики. Что послужило причиной?

— Банальная фигня. Я был влюблен в одну девчонку. Все нормально начиналось. А потом я как-то пришел забирать ее со школы, а она мне: "Иди отсюда, ты отброс общества". Я потом узнал, что ей кто-то рассказал, чем я занимаюсь, кто я. Она порядочная девчонка. Приехал к ребятам на район, тусили, я весь вечер думал: она же права, отброс общества. У моих друзей простая жизнь: машина, девушка, первая квартира. Да, у них бабок меньше, но они живут своей простой жизнью. А что у меня? Вокруг одни торчки, дебилы, шлюхи, все грязно, куда это все идет? Это настолько задело мое самолюбие: девушка, к которой я питал чувства, в лицо мне крикнула, что я отброс общества. И что по факту так и есть. Я сказал: "Ни фига я не отброс общества, я брошу". Я бросил. До сих пор, если открыто указать на мою слабую сторону, я над ней буду работать. Я не могу жить с ней. Я не из тех, кто: "А, ну, ладно, что ж, какой есть".

— Девушка, которая назвала тебя отбросом, она знает, что ты состоялся как артист? Стал художником?

— Нет-нет, там другая история. Я, наверное, лет через шесть увидел ее в клубе с какими-то американскими солдатами. Это она как раз-таки на этаж ниже спустилась, а у меня все четко.

— Ты ей ничего не сказал?

— Нет, я просто поржал. В Германии после войны были казармы американские. Поначалу женщинам, которые были с американскими солдатами, насильно стригли волосы и брови красили в красный цвет. Немцы никогда не воспринимали таких женщин. Это осталось до сих пор. Если ты подстилка американского солдата, то ты "бэээ". В Бамберге была казарма. Часто встречаешь полную немку, такую прямо баварскую маму, бабушку рядом, дедушку рядом, все такие белые, жирные, круглые баварцы. И какой-нибудь ребенок сидит в коляске. Смотришь на него и понимаешь, что он от американского солдата. Она, наверное, вышла замуж, улетела к нему куда-нибудь в Миссисипи, думала, что там American dream, а там ни хрена не American dream, потому что там нищеброды идут в армию. Пожила в Америке, поняла, что там сущий ад, вернулась обратно и привезла чадо обратно. Таких ситуаций, знаешь, сколько. Мы их называли Freitag kids — дети пятницы. В пятницу клуб был открыт, куда съезжались все американские солдаты. Эти дети были зачаты в пятницу на парковке этого клуба. Это Бавария. Когда я ее увидел, понял, на какой социальный этап она спустилась. Радует же (Смеется.). Ты видишь свою бывшую и понимаешь, как у нее все *** (плохо).

— Сейчас у тебя какое отношение к наркотикам?

— Сегодня это меня не интересует. Скучно. Это как я не люблю играть в бадминтон, я не буду в него играть. Я не курю и не принимаю наркотики, потому что на фига? Сейчас у меня отношение к наркотикам проще — как ко всему, что мне не приносит пользу, а приносит вред: зачем? Я не курю, потому что это вредно. Зачем курить, если мне от этого плохо? От наркотиков плохо, они приносят вред. Я не употребляю наркотики.

— У тебя когда-нибудь были серьезные проблемы со здоровьем?

— Да. Были. У меня была операция на сердце в 2017 году, в январе. Чуть не сдох. Точнее, сдох (поднимает стакан с водой за здоровье).

— А какое у тебя отношение к смерти?

— С тех пор? *** (Боязно.). Какое отношение к смерти? Ты понимаешь, что это в любой момент может произойти, если ты за собой не следишь. Если не думаешь о будущем, то ускоришь этот процесс. Меня больше всего спугнуло, если ты бережешь себя сегодня, при этом у тебя есть амбиции чего-то достичь, то самое страшное — это именно конец. Это когда ты пахал, пахал, пахал, зарабатывал бабки, строил свою жизнь, при этом бухал, курил, жрал все подряд, за собой не следил. Тебе вдруг 45, у тебя 24 миллиона евро на счету, яхта, жена красивая, любовница еще красивее, и все четко ты в жизни выстроил, но тебе диагностируют рак легких, потому что ты курил, или печени твоей конец, потому что ты бухал, атеросклероз, потому что ты жрал все подряд. И для чего все это было? Я стал задумываться о таких вещах: если ты хочешь будущего, то тебе нужно следить за собой сегодня. А не так: "Да я ж молодой". Ни фига, братан. Насколько ты здоров в молодости, настолько ты будешь жить долго и счастливо, когда тебе будет за 40. Сегодня ты в свои 18-20 влияешь на то, каким ты будешь в 40. Об этом я задумывался после всего этого. Умные люди задумываются об этом раньше, но я же не говорю, что я умный человек.

— В одном из интервью ты рассказал, что обучался по профессии "церковный художник". Почему человек, которого выгоняют из школы, у которого были проблемы с законом, выбирает именно это направление?

— Я всегда рисовал. Получал всегда, потому что я рисовал на полях в тетрадках. Прилетало от учителей, отца. Рисовал в Германии граффити. Рисовал, рисовал, рисовал. Интересовало это больше всего. Профессию я выбрать себе не смог, потому что не хватало квалификации школьной. Поэтому я поступил на конструктора. Доучившись почти до конца, 2,5 года, я упал с лесов и повредил колено. Врач поставил такой диагноз, что я не мог дальше работать по профессии. В таком случае государство обязано найти тебе альтернативу. Они тебе запрещают в соответствии со страховкой работать дальше в твоей сфере, значит, они должны найти тебе альтернативу. Ты уже можешь диктовать условия. Я сказал, что хочу быть либо церковным художником, либо скульптором-реставратором церквей. Они мне нашли изначально церковного художника, но вовремя не подали документы, вариант прогорел. Остался второй вариант — скульптор-реставратор церквей. Эту профессию я получил. Государство мне оплатило. Мне не пришлось искать школу, фирму, в которой я буду работать и учиться. Государство мне дало место в школе и оплатило фирме мое обучение. Так случайно я попал в такую сферу.

— Расскажи о своем отношении к Богу.

— Простое. Я верующий человек, но к религии отношусь негативно. Я не верю книжкам, не верю инстанциям. Всему остальному. Мне кажется, что это внутренний спиритуальный мир. Индивидуальный. Это хорошо, каждый человек должен искать свой путь к Богу. И воспринимать его так, как ему нужно.

— Какое место в твоей жизни сейчас занимает живопись?

— Первое. Мы постоянно рисуем. Я готовлю выставку.

— Расскажи о самых интересных своих работах.

— У меня был кризис в начале прошлого года. Я начал понимать больше и осознавать, насколько я бездарь. Меня это взбесило, и я все бросил и перестал рисовать. Я понял, что на уровне любителя могу этим заниматься, потому что мне это в кайф. Серьезного я в этом ничего не нахожу, потому что я ни фига не понимаю. Потом я поехал в тур, много времени проводил в купе в поездах. Делать было ничего. Например, ты едешь из Красноярска в Екатеринбург 43 часа. Ты смотришь из окна. Лежат какие-то листки бумаги. Я начинаю что-то чертить. В этот момент я понял, что есть разница, как это видит мой мозг, как это видит мой глаз. Я смотрю из окна купе и вижу, как мимо меня пролетают березки. Понимаю, что, вообще-то, это воспринимает мой мозг. На самом деле я не вижу березки, я вижу палочки какие-то белые. Я стал зарисовывать то, что я действительно вижу. В этот момент как будто открылась дверца: я начал понимать, что есть восприятие мозга, есть восприятие зрения. Я начал в этом копаться, только тогда для меня открылось что-то собственное. Я начал что-то понимать глубже и дальше, чем просто нарисованный портрет. С тех пор я стал называть весь реализм бегством наперегонки, соперничеством с фотоаппаратом. Ты хороший пейзаж нарисовал, красавчик, но сфотографируй, будет лучше. Я до сих пор не называю себя художником, ни на что не претендую, но для меня начался процесс, который дальше, чем просто любительство. Я занят этим в последнее время очень интенсивно. А вопрос я все-таки забыл. Куда-то съехал опять. Нормально?

— Ты также занимаешься стрит-артом.

— Я занимался. Меня один раз поймали в Берлине. Мы с приемным сыном клеили плакаты. Подъехали менты. Мы такие: "Опа". Они: "Что вы там делаете?". Отвечаем: "Клеим". Они: "Клеите или рисуете?". "Мы клеим". "А, ну ладно". И уехали. В этот момент я понял, что это никому уже не интересно, хотя это хипстерская хобби-затея. Я перестал клеить плакаты.

— А зарабатывать на этом можно?

— Что ты будешь этим зарабатывать? Заново придумывать колесо. Половина Берлина на этом зарабатывает. Каждый второй в Берлине дизайнер или художник. У каждого есть мастерская, выставка. Я за последние пять лет посетил, грубо говоря, выставок 20. Знаешь, сколько из них были крутыми? Нисколько. Все они были дерьмо. Все, с кем я знакомился в Берлине за последние пять лет, были бездарными животными. Они меня злили тем, что я попал к ним на выставку и вынужден был смотреть на их фигню. Есть Бэнкси, вот пусть стрит-арт делает.

— Ты в одном из интервью рассказал, что работа татуировщиком приносит деньги. Можешь рассказать, сколько в месяц на этом можно заработать?

— Я тебе могу сказать, сколько можно заработать в день, не напрягаясь. Примерно 110 тысяч рублей в день. Это если не напрягаешься, не забиваешься весь день, не завышаешь цены, а просто делаешь порядочно и на расслабоне.

— Бил ли ты татуировки известным людям?

— Да. Карине Истоминой бил татуировку. Из Жана-Мишеля Баския лицо с короной. Саше Панике бил. Многим.

— Пожалуй, самый известный человек с татуировками в России это Тимати. Как ты можешь с профессиональной точки зрения оценить его татуировки?

— Ты мои видел татуировки? Считаешь ли ты после этого, что я имею право кого-то критиковать в этом плане?

— У тебя татуировки выделяются стилем.

— Выделяются — это ты дипломатично выразился (Смеется.). Я не рассматривал Тимати, вообще мужчин не рассматриваю. По-моему, у него много татуировок, но я ни одну сейчас вспомнить не могу.

— Какое сейчас место рэп занимает в твоей жизни?

— Самое-самое последнее, далекое. Я его не вижу, не слышу отсюда. Вообще никакое.

— А чем твой рэп отличается от музыки других хип-хоп-исполнителей?

— Мой *** (потрясающий).

— А их?

— Менее *** (не такой хороший). До просто *** (плохой). Вообще, забавный русский язык. *** (потрясающий) и *** (плохой) однокоренные слова. Два разных значения. Потрясающий русский язык.

— А в немецком языке такого нет?

— Нет. Немецкие оскорбления довольно-таки ватные. Чем мой рэп отличается от других сейчас? Я стараюсь вообще не говорить о рэпе. Вообще не хочу касаться его. Ни сленгово, ни тематически. Рэп меня интересует мало. Рэп — это навык, мое умение работать с музыкальным оформлением. Если бы я умел петь, то, может быть, сегодня я бы вообще рэп не читал. Не знаю. Я умею читать рэп, рифмовать, работать со своим голосом в этой рифмоконструкции. Этим я и занимаюсь. Так рэп меня не интересует, поэтому мне не о чем говорить со своими коллегами. Я знаю рэп-тусовки, и питерские, и здесь в Москве. Я бывал у них на студиях, на вечеринках, концертах. Я не знаю, что мне там делать. Мне не нравятся их телки, их темы разговоров. Нет общего языка, мне неинтересно. Не то, чтобы я сказал: "Нет, я не должен тусить с рэперами". У меня есть друзья рэперы, с которыми я общаюсь, но мой круг общения не из каких-то жанровых тусовок.

— Какое впечатление у тебя оставил баттл Гуфа и Птахи?

— Хочешь посмеяться? Моя девушка не знает, кто такой Гуф, Птаха, Скриптонит, Фараон. Она вообще ничего не знает о русском рэпе. Для нее нет русского рэпа. Мой приятель из Берлина Андрей так же в этом шарит, как и я. Мы решили посмеяться и сказали нашим девушкам, что у нас сегодня вечером будет совместный ужин, мы возьмем пару бутылок вина и будем смотреть "Версус" Птахи с Гуфом. До этого мы должны были девушкам объяснить, кто такой Гуф, Птаха, группа Сentr, почему они распались, нужно было всю инсайдерскую информацию разложить, чтобы подготовить девушек, чтобы посмотреть баттл. Мы думали, что баттл будет интересным и смешным. Я, зная все инсайдерскую закулисную инфу про их конфликт, ожидал, что это будет *** (пипец). В итоге нам с Андреем было стыдно перед девушками. Шутка не удалась. Это был закат "Версуса" в плане собирать жирный куш. Я не думаю, что после этого баттла найдутся еще какие-то идиоты, которые будут столько бабок вливать в такую позорную херню. Это эпилог.

— После баттла ты что сказал Птахе?

— Ничего. Почему я должен писать ему и высказывать свое мнение? Он меня не спрашивал (Смеется.).

— Гуф во время баттла один раз тебя даже упомянул. Предположил, что ты наряду с другими рэперами писал текст Птахе. Что ты ему можешь сейчас ответить?

— Леша Гуф как трушный рэпер соблюдает традиции жанра. Традиция жанра, баттла, "Версуса" — это упомянуть меня. Если разложить все выпуски "Версуса", то ты очень мало баттлов найдешь, где не упоминали меня. Упомянуть меня на "Версусе" это часть жанра, традиция, так должно быть. Я полагаю, что именно из-за этой традиции Гуф меня упомянул. Другого повода не было. Я Птахе не писал, не предлагал. Мне кажется, что даже если бы я предложил Птахе, то он бы обиделся. Птаха не из тех людей, которые типа: "Ой, пацаны, помогите мне". Если он за что-то берется, то он сам вывозит. Я даже не пытался, мне никто не предлагал, я не писал Птахе текст.

— Как в целом ты относишься к Гуфу?

— Я не знаком с ним. Как я могу к нему относиться? Сегодня я думаю про эти вещи по-другому. Как я могу относиться к человеку, с которым не знаком? Я знаю о нем из интернета. Учитывая, что я знаю про себя из интернета, понимая, насколько это правда или нет, я не могу судить Гуфа, питать к нему симпатию или наоборот. Я не знаю этого человека.

— Недавно в Сети появилось твое открытое письмо, в котором ты рассказал о конфликте со своим бывшим лейблом. Расскажи, как сейчас обстоят дела?

— Я не знаю даже. Я ушел от них осенью прошлого года. Начал работать с моим другом Юрой. Всем рулит Юра. Они, как я понял, напридумывали себе грозных лейблов, дядек в пиджаках, которые говорят нам, что делать. Хорошо. Вообще-то, все это решил Юра. Выстроил структуру, навел порядок настолько, что я не занимаюсь ничем кроме творчества. То есть Юра сказал, что надо это один раз прокомментировать и оставить. Я написал, мы с Юрой отредактировали, выставили. Все мои дела ведет Юра. Я себе голову этой херней не забиваю. Мне кажется, что у нас все в порядке, а у них, наверно, чуть меньше. Меня это мало интересует сегодня.

— Что насчет твоего нового альбома? Насколько я понимаю, они не выпускают?

— Это их дело. Я должен был передать. Черным по белому было написано, что я передал. За его судьбу отвечают они по контракту.

— Можешь рассказать, как ты познакомился с Оксимироном?

— Я долго думал над этим. Я считаю, что лучшее название для магазина — это golod.store. Для Instagram это лучший вариант.

— Расскажи, как проходили гастроли Vagabund?

— Серую или зеленую? Я думал, худи сделать все-таки зеленого цвета. Можно даже дырки сделать, в этом есть намек на бомжатничество, вагабунство.

— Как ты можешь оценить баттл Мирона с Дизастером?

— Все-таки зеленый.

— Почему ты до сих пор не поучаствовал ни в одном баттле?

— Зачем? И с кем?

— Хороший вопрос.

— Я же не отказывался участвовать в баттлах. Я же не отказывался. Напротив, я даже вызывал. Не от меня же зависело, что я не поучаствовал. Я был готов, называл соперника, вызывал его. Ответ не получил. Дальше мне ни с кем не было интересно. Я никого не видел в качестве соперника, ни с кем не хотел делить хайп своего первого появления.

— Как ты думаешь, почему он не откликнулся?

— Ну, откуда я знаю.

— Это страх или...?

— Я не знаю, мне кажется, что в такой ситуации нужно простить себе и другому. Я простил себе и другому. Я простил и себе, и ему. Если он когда-нибудь сможет простить себе, он сможет простить мне. Тогда этот конфликт будет исчерпан и без баттлов и лишних выяснений отношений. Сегодня это ни к чему, давно в прошлом. Я не ношу никакого зла, наоборот.

— Если бы ты сейчас его встретил в коридоре, что бы ему сказал?

— Ничего. Улыбнулся бы, наверное. О, забавно! Пошел бы дальше.

— Ты рассматриваешь вариант примирения с ним?

— Зачем? Я вообще ничего не рассматриваю, у меня своя жизнь. Зачем? В смысле примирение? Как будто человек ставит себе цель. Зачем она? Я не думаю об этом. Если бы, ты говоришь, встретились в коридоре случайно, оба бы посмеялись. Так могло это произойти. Но цели? Зачем это ему? Зачем это мне? Зачем все это? Это на публику интересно, я не думаю, что сегодня это интересно мне или ему. Я последние годы с этим скорее флиртовал, чтобы поддерживать к себе внимание, потому что мои дела хреново шли. Это был самый легкий способ привлечь к себе внимание, немного потроллить его публику, заставить всех ржать, мемы какие-то выдумывать. Сегодня я не вынужден заниматься такой херней, у меня все хорошо. Занимаюсь делами, творчеством.

— А в творческом плане ты хотел бы с ним возобновить сотрудничество?

— Странно, что golodstore без точки в Instagram не было в доступности. Я начал искать в поисковике golodstore, ни хрена не нахожу. Я был вынужден сделать golod.store. Теперь, когда ты забиваешь golodstore даже без точки, находишь меня. Вот это в Instagram не совсем понял.

— Считаешь ли ты себя виноватым перед Оксимироном?

— (Напевая.) Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю, виновата ли я, что мой голос дрожал…

— А если серьезно?

— Я серьезно. Ты считаешь, что русский фольклор это несерьезно?

— Это очень серьезно.

— Это очень серьезно.