Творческий хулиган: ушел из жизни Валентин Гафт

Сначала ему казалось: он вытянул счастливый билет в искусстве. Поступал в два театральных училища одновременно, чтобы наверняка, взяли в школу-студию МХАТ. Ее он окончил, долго менял театры и амплуа и до настоящих "больших ролей" дорос только к 35-ти. 

В театре "Современник" как раз бразды правления в свои руки взяла Галина Волчек, которой всегда нравились "творческие хулиганы". Гафт потом напишет об этом стихи, формально посвятит их Высоцкому, но всегда будет подразумевать, что это и о своей богатой творческой биографии.

Мы живи, а они ушли туда, взяв на себя все боли наши, раны,

Горит на небе новая звезда, ее зажгли, конечно, хулиганы.

Сама Галина Волчек, которую он переживет меньше чем на год, как-то сказала о нем: "Во всем, что бы он ни делал, он был Гафтом". Это было признанием каноничности стиля. 

"Даже советского бюрократа играет с манерами аристократа", — писали о его персонаже Сидорине из комедии "Гараж", сделавшей Гафта навсегда любимцем публики.

"Холодные красавцы", "симпатичные злодеи", "отрицательные, но очень харизматичные персонажи" — что ни роль Гафта, то выдержанность образа до мельчайших деталей. Всегда смотрит на партнера чуть свысока, да и зрителю дает понять: это только кажется, что все так просто, на самом деле Гафт-актер очень сложен, даже в ролях, где все, казалось бы, предельно понятно. Вроде бы новогодняя музыкальная комедия "Чародеи", а такая антисоветчина в одном монологе, что впору картину класть на полку.

Однажды даже эмпирическую "единицу юмора" предложили так и назвать: "один Гафт", по примеру джоуля или ампера. Потому что Гафт был точным, как прибор, и мощным, как выработанная им энергия.

При этом и в образе советского полковника, и уголовного авторитета Гафт смотрелся абсолютно естественно и органично. После фильма "Анкор, еще анкор!" ему писали письма с вопросом, "в каких войсках служили", а после роли в картине "Воры в законе" пригласили на бандитскую "стрелку".

Эти его размышления о жизни, помноженные на разносторонние таланты, раскрыли еще одну творческую грань Гафта — стихотворную. При этом он сам разграничивал стихи и просто эпиграммы, которыми стал знаменит ничуть не меньше, чем киноролями.

"Всегда играет одинаково актриса Лия Ахеджакова" или про "не остановить поющего Кобзона" — Гафт в роли эпиграммного критика любили и недолюбливали в равной степени.

Сам он эпиграммы называл несерьезными размышлениями, но при этом удивлялся их популярности, издавались целые сборники "подделок под Гафта". А значит, его слова, как и его образ, тоже всегда попадали в точку. Правда, в последние годы тех, кому он посвящал свои стихи, становилось все меньше. Друзья и коллеги уходили один за другим, он сокрушался, сам болел и на одном из последних появлений на публике прочел свою, пожалуй, самую знаменитую эпиграмму. После чего ушел. Как всегда, под аплодисменты.

Живых все меньше в телефонной книжке,

Звенит в ушах смертельная коса,

Стучат все чаще гробовые крышки,

Чужие отвечают голоса.

Но цифр этих я стирать не буду

И рамкой никогда не обведу.

Я всех найду, я всем звонить им буду,

Где б ни были они, в раю или в аду.

Пока трепались и беспечно жили, 

Кончались денно-нощные витки.

Теперь о том, что недоговорили,

Звучат, как многоточия, гудки.