Version: 1.0.2

Почему немцы дают себе право пафосно размышлять о блокаде Ленинграда

Андрей Добров

В немецкой газете Süddeutsche Zeitung накануне торжеств по случаю 75-летия снятия блокады Ленинграда появилась статья некой Зильке Бигальке о том, как нам следует относиться к тем событиям. Ну, казалось бы, зачем обращать внимание? Не слишком ли мелкий повод по сравнению с масштабом события? Но я обращу. Это важно.

Итак. Автор признает, что блокада Ленинграда была геноцидом. Но потом фактически утверждает: геноцидом не только со стороны немцев, но и со стороны советской власти. Подводя к мысли: мол, если бы Сталин сдал город немцам, не было бы голода. И не погибли бы почти полтора миллиона жителей.

Где-то мы уже это слышали, да? Альтернативная история. Вот только до сего дня мы слышали о ней от наших же либеральных постмодернистов. Но не от немцев. Не от немцев, у которых тогда был приказ: никакой альтернативы. Никаких коридоров для выхода мирного населения. Никакого приема беженцев — чтобы не тратить ресурсы. Пусть либо умирают, либо бегут в свой тыл. Если смогут.

Нет, о гуманизме они вспомнили только сейчас. А тогда они бомбили тех, кто пытался эвакуироваться. И тех, кто вез хлеб в осажденный Ленинград. 900 дней убивали — медленно, безжалостно — не столько снарядами и бомбами, сколько голодом и холодом.

Из военного дневника Тани Вассоевич, 8 сентября 1941 года:

"Горели Бадаевские склады. К вечеру, когда стало темнеть, облако не расходилось, а только стало красным на темном небе".

Бадаевские продовольственные склады были разбомблены уже в самом начале — 8 сентября 41-го. Сгорело три тысячи тонн муки и две с половиной тысячи тонн сахара. Это не военная цель. Это расчетливое уничтожение продовольствия для жителей. Что, немцы тогда не понимали, чем обернется этот геноцид?

"Взяла меня рядышком на колени и говорит: "Ну что, Иришка, умирать будем вместе, — рассказывала про своих родных дитя блокады Ирина Иванова-Богданова. — Мы маму с бабушкой сволокли в комнату холодную… Ну так и получили… несу этот хлеб за пазухой, прихожу, а у бабушки — открытые глаза. Она теплая, но мертва".

А сейчас потомки тех самых немцев пеняют в своих СМИ: зачем российские власти утверждают, что погибшие в Ленинграде отдали свои жизни за победу советского народа в войне? К чему этот пафос — разве они умирали добровольно во славу чего-то? Во всей этой постановке вопроса, на мой взгляд, и есть главная натяжка. Ни воля Сталина, ни приказы Ставки, на мой взгляд, не имели никакого отношения к вопросу — держаться или сдаться немцам. Ленинград был окружен не советскими загранотрядами с приказом расстреливать пораженцев. Он был окружен именно немцами. И не было никакой альтернативы.

Именно поэтому голодные солдаты продолжали защищать город. Истощенные жители работали на заводах, точили снаряды для артиллерии. Композиторы писали музыку. Ученые во Всесоюзном НИИ витаминной промышленности создали настойку хвои, благодаря которой в городе не было цинги — ни одного случая. Умирающие доктора спасали умирающих пациентов — и в Ленинграде быстро подавили вспышки холеры и брюшного тифа.

Я не буду перечислять все, что в обычной жизни является простым, а там и тогда становилось подвигом. Но это не был подвиг по приказу. И какое право, тем более немцы, имеют рассуждать о том, что случилось тогда? Если даже мы, нынешние, не имеем право это обсуждать: не мы совершили тот подвиг.

Не нам дискутировать, уместен ли военный марш в день снятия блокады, — это не мы сражались. Не мы дрались на Невском пятачке. Не мы обороняли небо Ленинграда. Разве мы не оскорбляем этой дискуссией память о тех, кто погиб, защищая город? И людей, которые несмотря на 12-градусный мороз пришли сегодня на Дворцовую площадь, вместе с блокадниками и ветеранами, не только Санкт-Петербурга, но и других регионов страны. И даже других стран мира? Не нам отменять ни мемориальных печальных мероприятий в память гражданских жителей, ни торжества во славу стойкости и самопожертвования солдат и офицеров.

Наша задача — как можно дольше сохранять память, потому что даже погибшие люди живы, пока о них помнят.