Как корежит нашу страну

Несмотря на то что я имею непосредственное отношение к рэп-музыке (да, рэп – это тоже музыка), вырос я и был воспитан на отечественном роке. Нет песен у Цоя, БГ, Кинчева, Бутусова, которых я не слышал и не слушал, любую строчку Майка Науменко я могу продолжить по памяти, не вспомню, сколько раз я смотрел квартирник с СашБашем, сколько порвал струн, пытаясь играть Летова или Янку. Не буду перечислять все имена и группы – их слишком много.

Заучивать эти песни наизусть я начал, когда половина из авторов уже либо умерли, либо устали. Это не мешало мне возводить их на самый высокий пьедестал и думать о них как об абсолютных героях. Некоторые из них были для меня мудрецами. Те, кто свел счеты с жизнью, – святыми. Время шло, культура менялась, новых гениальных пластинок не выходило ни у кого, но по-прежнему выходили неплохие альбомы, и все эти (оставшиеся в живых) ребята были для меня неприкосновенными.

В какой-то момент некоторые из музыкантов начали активно высказываться на политические темы, исчезать из повестки дня, говорить банальности, а порой и вовсе громогласно выдавать какие-нибудь омерзительные пошлости, кто-то простодушно фотографировался с убийцами наших соотечественников. Почва стала уходить из-под ног моих рок-кумиров, никто не хотел "держаться корней". Гениальные песни все сильнее отличались от личностей, которые их исполняли. Эти песни больше не могли существовать рядом с их авторами – песни стали больше самих песенников. Оказалось, что многие из моих рок-героев не читают литературу, не следят за новой музыкой, не очень-то любят родину и кроме себя никого не видят.

Ясно было, что это не их проблема, а моя. Я осознал это, и на смену моему раздражению пришла ирония. А ирония, как известно, это последняя стадия разочарования. Впрочем, следить за их высказываниями я не прекратил.

К примеру, недавно прочитал интервью Леонида Федорова – солиста волшебной группы "АукцЫон". Одна из немногих российских рок-групп, которая по-прежнему выпускает отличные альбомы. Эта команда дружит с поэзией, и в ее пластинках, как у себя дома, живут Хармс и Введенский. В отличие от своих коллег по цеху, ребята не сидят на своих старых хитах, а постоянно меняют звучание и при всей внешней простоте делают довольно сложную музыку.

Говорили в этом интервью о новом альбоме "Постоянство веселья и грязи", спектаклях Кирилла Серебренникова и абсурде в нашем государстве. Известное всем "культурное" издание назвало интервью так: "Леонид Федоров: "Нашу страну сейчас корежит". Ну а как же еще?

И знаете, я же не "упоротый патриот" (как некоторые прогрессивные люди любят выражаться, хотя не думаю, что у патриотизма есть какая-то шкала) и прекрасно знаю, сколько бреда и абсурда в нашей стране, но почему в пример всегда приводится Европа? Надоело уже, даже не смешно.

— И что думаешь о хармсовском кошмаре, накрывшем медным тазом всех, кому дорого занятие искусствами? Имею в виду "театральное дело", начавшееся с того, что прокурор объявил: не было спектаклей "Седьмой студии", а рецензии вы только что придумали и послали в газеты, выходившие пять лет назад.

— Больше на Кафку похоже. Не вижу особой новизны, потому что бред жизни в государстве никуда и не уходил, поэтому Кафка и Хармс — великие писатели. Государственные люди вряд ли понимают, что такое абсурд, — это же их нормальное состояние. Мы на какой-то момент, в 90-е годы, подумали, что абсурд уйдет, но не случилось. Если шире смотреть, такое везде в мире происходит. Любой запрет абсурден. Почему нельзя пить пиво на улице? А когда-то можно было жрать людей. Один друг мне рассказал подслушанное в "Сапсане" — едут двое в костюмчиках, и тот, что постарше, учит молодого: запомни, самое главное — это уметь подчиняться. Вот тебе и орден послушания, абсурд жизни по приказу. Я-то думал, еще сильнее шарахнет. Приходится к этому относиться по-хармсовски, потому что и в быту, и в судах масса историй абсурда. Посадить могут любого, вменив ему в вину то, что обычный человек считает подвигом. Тексты абсурдистов — непридуманные вещи.

Фото: Ксения Березина/ vk

— Лучше бежать куда-нибудь. Вы сколько с Лидой времени в Москве проводите и сколько за кордоном?

— Последние два года каждый месяц не больше недели в Москве были, то есть три четверти времени мы в Европе. Если здесь сидим месяц подряд, наступает очень странное ощущение — что же это мы никуда не едем.

— Чистый туризм?

— Не сказал бы, это одновременно с делом происходит. Последние два года часто в Лондон стали ездить, причем каждый месяц. В Италии стараемся три раза в год появиться. В Португалии были в прошлом году, а в этом первый раз ездили в Грецию, в Салоники. Там клевая страна и люди. У них чувство собственного достоинства, и при этом они ненавязчивы, открыты и доброжелательны. (Лида добавляет: "В Израиле смешно по сравнению с Москвой: когда прилетаем, идем по улице, заходим в кофейню, и нам говорят: доброе утро, вам как обычно? Дедушка-газетчик кричит: "Доброе утро!" — а если я иду одна, вопрошает: "А где Ромео?" Идем дальше, выбегает из кафе человек и предлагает срочно сделать фреш. А здесь, на родной Серпуховке, мы ходим в один и тот же магазин 13 лет, говорим одной и той же продавщице "здрасьте", а она сидит, смотрит исподлобья и не отвечает").

Судя по всему, из-за этой самой продавщицы они и уехали в приветливую Европу. В какой-то момент подумал, что читаю интервью Бориса Акунина, у которого в любой европейской стране "клевые люди", а в России "всеобщее помутнение рассудка".

К таким высказываниям, как и к рок-кумирам, надо относиться не с раздражением, а с иронией. Мы же дикари – нам надо сидеть с вами в своей мрачной "рашке" и улыбаться в лицо "кровавому режиму".

Европейский миграционный кризис, неопределенность в распределении полномочий между наднациональными институтами и государствами-членами, неравенство между бедными и богатыми, стагнация капиталовложений, потеря контроля над финансовым сектором, падение покупательной способности населения, недопустимо высокая безработица, разорение мелких и средних предприятий, высокая суверенная задолженность – никто никогда об этих немаловажных вещах, которые творятся в Европе, не обмолвится словом, зато проблемы в России все будут перечислять до исступления.

Как говорил автор книг об Эрасте Фандорине: "Трезвому с пьяным в одном доме неуютно. Буду периодически навещать – смотреть, не заканчивается ли запой". Не заканчивается у нас ничего. Все так же с утра до ночи молимся на царя, сидим пьяные и мрачные в магазинах, все поголовно являемся тайными агентами Кремля, в жизни никому не скажем "доброе утро", потому что утро у нас злое – русское, холодное, похмельное. Не то что в Европе.

Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: "Что такое хорошо и что такое плохо?" – "У меня секретов нет, – слушайте детишки, – Европа – это хорошо, а Россия плохо".

А если серьезно… Трезвому и расчетливому и в самом деле неуютно с пьяным. Он постоянно, ругаясь, что-то тащит из дому, чтобы потом продать или пропить, но уже не с тобой, а где-то там, за пределами. Там-то ему просто так не нальют. Даже кофе. А нам это дежурное: "Доброе утро! Вам как обычно?" – как-то не привычно. Не нужно нам этого.

Тут вспоминается Александр Башлачев, который давно про все это спел в песне "Разговор в Сибири". Жаль, что сейчас уже не споет.

Ты не стесняйся. Оглянись. Такое наше дело.
Проснись. Да хорошо встряхнись. Да так, чтоб зазвененело.
Зачем живешь? Несладко жить. И колбаса плохая.
Да разве можно не любить?
Вот эту бабу не любить, когда она такая!
Да разве ж можно не любить?
Да разве ж можно хаять?

Не говорил ему за строй. Ведь сам я – не в строю.
Да строй – не строй. Ты только строй. А не умеешь строить – пой.
А не поешь – тогда не плюй.
Я – не герой. Ты – не слепой.
Возьми страну свою.