45 Борису Рыжему

Когда мне было около шестнадцати лет, я переписывался с одной грустной и одинокой девушкой. Помимо разнообразных посланий, которые я не вправе тут описывать, она периодически кидала мне стихотворения Бориса Рыжего, которые мне моментально понравились, хотя стихи современных поэтов, как правило, были ужасно пошлые или наивно-инфантильные.

С тех пор прошло больше десяти лет, а любимей поэта у меня так и не появилось. Примерно раз в полгода я перекладываю на музыку какое-нибудь его стихотворение и всегда радуюсь этому событию, благо не я один. Набралось уже десять песен, и я не планирую останавливаться.

Если бы не раннее самоубийство, сегодня ему было бы 45 лет. Поэт с двигателем быстрого самовозгорания с каждым годом после своей смерти собирает вокруг своих стихотворений всё больше народу.

Его книги периодически переиздаются. Пишутся биографии (ЖЗЛ — не слишком удачная, автор — поэт Илья Фаликов, а вот "Поэт Борис Рыжий" Юрия Казарина — отличная). Люди устраивают творческие вечера в его честь. Кто-то постоянно записывает видео, где читает свое любимое стихотворение Рыжего. Ставятся спектакли. Паблики, посвященные его творчеству, растут, и все это происходит в век, когда люди не читают стихи от слова "совсем".

В 2008 году голландский режиссер сняла документальный фильм "Борис Рыжий", получивший приз Silver Wolf на 21-м Международном фестивале документального кино в Амстердаме и приз за лучший документальный фильм на Эдинбургском кинофестивале 2009 года.

Режиссер фильма пыталась найти ответ на вопрос: почему Борис решил уйти из жизни? Что заставило молодого, талантливого, получившего известность поэта решиться на этот шаг?

Фильм снимался в Екатеринбурге, в районе Вторчермета, где жил поэт, и этот район во многом отвечает на эти вопросы, хотя на них, в принципе, ответить невозможно. Если сказать, что этот район не из веселых — ничего не сказать. С другой стороны, если бы не этот мрачной двор, то сколько бы волшебных стихов мы не получили.

Вот здесь я жил давным-давно — смотрел кино, пинал
говно и пьяный выходил в окно. В окошко пьяный
выходил, буровил, матом говорил и нравился себе, и
жил. Жил-был и нравился себе с окурком "БАМа" на губе.
И очень мне не по себе, с тех пор как превратился
в дым, а также скрипом стал дверным, чекушкой, спря-
танной за томом Пастернака, нет, — не то.
Сиротством, жалостью, тоской, не мýзыкой, но музыкóй,
звездой полночного окна, отпавшей литерою "а", за-
павшей клавишею "б":
Оркестр играет на трубе — хоронят Петю, он дебил.
Витюра хмуро раскурил окурок, старый ловелас, стоит и
плачет дядя Стас. И те, кого я сочинил, плюс эти, кто
взаправду жил, и этот двор, и этот дом летят на фоне
голубом, летят неведомо куда — красивые как никогда.

А что касается подобных вопросов "зачем" и "почему", то на них в первую очередь в своем творчестве пытаются ответить сами поэты, куда уж нам порываться.

С работы возвращаешься домой
и нехотя беседуешь с собой,
то нехотя, то зло, то осторожно:
— Какие там судьба, эпоха, рок,
я просто человек и одинок,
насколько это вообще возможно.
Повсюду снег, и смертная тоска,
и гробовая, видимо, доска.
Убить себя? Возможно, не кошмар, но
хоть повод был бы, такового нет.
Самоубийство — в восемнадцать лет
еще нормально, в двадцать два —
вульгарно...
В подъезд заходишь, лязгает замок,
ступаешь машинально за порог,
а в голове — прочитанный однажды
Петрарки, что ли, душу рвущий стих:
"Быть может, слёзы из очей твоих
исторгну вновь — и не умру от жажды.

Забавно, что поэтического стража позднего СССР, да и вообще последнего советского поэта любят как ненавидящие "совок" либералы, так и условные патриоты, и опять же с каждым годом всё чаще и чаще разнообразные деятели культуры вспоминают, а то и открывают для себя стихотворения Бориса Рыжего. Пишут аннотации к его книгам, публикуют статьи, а в памятные даты обязательно заполняют Facebook его стихами.

Хотя, казалось бы, ну что они там могут для себя найти? Они же совсем с других улиц вышли, с другими людьми на велосипедах катались и другие карьеры копали (строили), однако пронзительная искренность и волшебная музыка стихотворений Рыжего что-то напоминает им про себя. То мальчишеское и светлое, которое они прикопали, чтобы жить дальше.

Отполированный тюрьмою,
ментами, заводским двором,
лет десять кряду шел за мною
дешевый урка с топором.

А я от встречи уклонялся,
как мог, от боя уходил:
он у парадного слонялся —
я через черный выходил.

Лет десять я боялся драки,
как всякий мыслящий поэт.
...Сам выточил себе нунчаки,
и сам отлил себе кастет.

Чуть сгорбившись, расслабив плечи,
как гусеничный вездеход,
теперь иду ему навстречу —
и расступается народ.

Окурок выплюнув, до боли
табачный выдыхаю дым,
на кулаке портачку "Оля"
читаю зреньем боковым.

И что ни миг, чем расстоянье
короче между ним и мной,
тем над моею головой
очаровательней сиянье.

Поэт с невероятным чувством родины. Модернист с огромной поэтической, музыкальной и, в конце концов, жизненной составляющей. Растворенный в российских регионах, влюбленный в своих сограждан, с неповторимой русской афористичностью поэт.

В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув "прощай".
Рукой своей касаюсь невзначай ее руки.
Длиною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский бог?
"Конечно, я приеду". Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда. "Душа моя,
приеду". Через сотни лет вернусь.
Какая малость, милость, что за грусть —
мы насовсем прощаемся. "Дай капельку сотру".
Да, не приеду. Видимо, умру скорее, чем.
В России расстаются навсегда.
Еще один подкинь кусочек льда в холодный стих.
...И поезда уходят под откос,
...И самолеты, долетев до звезд, сгорают в них.

Только совсем не умный читатель может подумать, что Борис Рыжий со всеми своими "ментами", "дворами", "урками", "окурками" и "портаками" имеет прямое отношение к блатняку.

Все эти печальные дворики, вино, отсидевшие кореша, рано ушедшая из жизни одноклассница, друзья-поэты, шрам на лице и вечная сигарета в пальцах просто фон для мятущейся, нервной и стремящейся к святости души.

Теплая богооставленность и как следствие — смертоискательство.

Такое нельзя понять или объяснить. Это можно только почувствовать.

Русским так мало и одновременно невозможно много нужно от поэта, чтобы был родным, пронзительным и гениальным.

Ты был именно таким, Боря.